– Ты только что сказал, что собираешься что-то мне объяснить? Серьезно? – поддразниваю я. – То есть, я наконец-то получу парочку настоящих объяснений от Джейми Форта?

После секундного смущения на его лице появляется легкая улыбка, и я чувствую сдвиг. Не знаю, как нормально это объяснить. Как будто мы всегда были на разных уровнях, причем он стоял выше меня. Но теперь эти уровни сблизились, и мы уже не так далеко друг от друга. Мы почти – но не совсем – на одном уровне.

Наверно, по-другому можно сказать, что у Джейми не все карты козырные. А у меня теперь есть несколько козырей, и мне это нравится.

– В следующую субботу, – говорит он.

В следующую субботу? В следующую субботу? То есть вечером субботы?

– Ужин, – добавляет он.

В прошлом году мое общение с Джейми происходило тайно, в его машине в различных отдаленных местах. Но мы никогда не проводили время вместе в присутствии других людей.

– Ты наконец собрался показаться со мной на публике? – говорю я, притворяясь удивленной. – Нам лучше не рассказывать об этом никому, а то мы теперь оба окажемся в тюрьме.

Его улыбка становится чуть шире, и он смеется – своим красивым, восхитительным смехом, который кажется мне вознаграждением, когда бы я его ни слышала. У меня от него чуть голова не кружится. И меня осеняет, что Джейми нравится, когда я над ним подшучиваю. Вот почему у нас почти сравнялись уровни. Потому что я его поддразниваю.

– Не могу поверить, – говорю я. – Я и Джейми Форта на настоящем свидании.

– Ты не должна продолжать говорить Джейми Форта, Роуз.

– О, а я уверена, что должна. В такие великие моменты, когда обещаются объяснения и анонсируются публичные выходы, очень важно называть тебя полным именем. Обстоятельства обязывают.

Его улыбка заставляет меня хотеть сесть в его машину и уехать с ним куда угодно. Немного пугающе чувствовать такое к кому-то. Заставляет задуматься, не собираешься ли ты сделать что-то, чего на самом деле не хочешь, и стоит ли это делать. Я имею в виду, я несколько месяцев не видела Джейми и не говорила с ним, и после одного поцелуя и пары безумных моментов, я готова снова ощущать его руки на своей обнаженной коже. Потому что это потрясающе. Это чувство вмещает... все.

Полагаю, суть в том, что хоть я это и чувствую, я не сяду с ним в машину. Но почему? Лишь потому, что сейчас поздняя ночь, я ночую у подруги и не хочу проблем с ее родителями или чтобы у нее были проблемы? Или все потому, что я достаточно себя уважаю, чтобы не срываться с места посреди ночи с парнем, который даже не потрудился хоть раз позвонить мне за все лето?

Я отхожу от машины, чтобы показать ему – и себе – что сейчас вернусь в дом.

– Я позвоню тебе, – говорит он.

– Поверю только когда увижу, – отвечает 2.0. Проходя мимо него, я чувствую себя дерзкой, пусть даже в сказанном мной не было смысла – как ты можешь увидеть, если кто–то тебе звонит? Но меня это не волнует. Я оборачиваюсь – Джейми все еще улыбается, словно он увидел меня в другом свете. В новом свете. И ему это нравится.

Стоило мучить себя все лето ради одного такого взгляда.

4

откопать(глагол): раскрыть или выяснить.

(см. также: подвергнуться допросу с пристрастием на терапии)

— Ты понимаешь, в чем здесь загвоздка, Роуз?

Я хочу сказать, что загвоздка в том, что в субботу утром я должна есть блинчики с лучшей подругой и рассказывать ей о ночных событиях с Джейми, а не сидеть на кушетке психотерапевта со своей мамой на субботней утренней терапии. Но я уже говорила, что сарказму здесь не место.

Офис Кэрон симпатичнее, чем мамин. Кушетка помягче, обивка покомфортнее, да и вид из окна интереснее. В комнате немного пахнет чем-то вроде мокрой собаки, но я люблю собак, поэтому меня это не очень волнует. Не то, чтобы я когда-то видела собаку Кэрон... Я время от времени слышу, как она что-то вынюхивает за закрытой дверью, но на этом все. Насколько мне известно, это просто аудиозапись собаки, а запах – какое-то странное благовоние. Мама говорит, что психотерапевты идут на всевозможные ухищрения, чтобы сделать свои офисы более комфортными для клиентов. Этой цели служит даже использование нейтральных цветов – они должны помочь пациентам сосредоточиться.

На мой взгляд, единственный недостаток черно-коричнево-кремового офиса Кэрон – то, что в нем происходит. А происходит это в нем раз в две недели, в субботу – а иногда чаще, в зависимости от уровня драматичности в нашем доме – с июня.

— Загвоздка? — повторяю я, стараясь продемонстрировать им, что я почти не слушаю.

— Проблема, — говорит Кэрон, подчеркивая слово «проблема», как будто мне нужен синоним к «загвоздке». Если она думает, что меня смущает значение слова «загвоздка», а не перемалывание этой темы в очередной раз, она совсем забыла моего папу, которого хорошо знала. Папа начал показывать нам с Питером карточки со словами, когда мы еще говорить не научились.

Кэрон и моя мама выглядят так, словно они сестры. Обе высокие с темно-каштановыми волосами и светло-голубыми глазами, очень худые и носят то, что я бы назвала «одежда мозгоправа» – природных тонов, которые сливаются с мебелью в офисе, с ярким ожерельем или шарфом. Может быть, это их униформа. Обе носят очки в черепаховой оправе – мама тратит много времени, чтобы ее прическа бросалась в глаза, а Кэрон всегда акцентируется на лице. Думаю, вы бы поняли, что сейчас они отличаются друг от друга энергетикой. Кэрон спокойна, а мама выглядит абсолютно нервозной, как будто усиленно борется за право держать под контролем некоторые вещи. Такие вещи, как я.

—Ты понимаешь, почему у твоей мамы проблемы с мемориальным сайтом?— спрашивает Кэрон. — Почему она хочет, чтобы ты его закрыла?

Я знаю, что должна сказать «да» – в конце концов, мы ходим вокруг да около этой темы на протяжении всего лета. И я могу это сделать, потому что технически я понимаю эту проблему. Я сделала нечто очень публичное, и сделала это без маминого разрешения, использовав семейные фотографии с папой. Но я не понимаю, почему наличие сайта, посвященного папе, настолько сводит ее с ума. Я думала, она будет счастлива, когда увидит все фото, которые я отсканировала и загрузила, все цитаты, которые я опубликовала, и раздел «Слово Дня» с его любимыми словами.

Но она не была счастлива. Она была в бешенстве. А когда она поняла, что меня даже не волнует ее бешенство и что если она хочет закрыть сайт, ей придется сообразить, как сделать это самой, был адский скандал.

Думаю, маму больше всего раздражает в этом сайте предложение посетителям открыто высказывать свое мнение. Я запустила сайт, и могу вносить изменения, но не могу предсказать, как отреагируют люди. А выясняется, что туда заходят самые разные люди, которые хорошо знали папу, и кое-что говорят о нем. Маме это не нравится, поскольку она не может контролировать все, что они пишут.

А мне именно это и нравится.

— Роуз, ты еще с нами? — спрашивает Кэрон. Она обычно дает мне около трех секунд на раздумья, а потом делает замечание с намеком на то, что я невнимательна.

— Нет, мне кажется, я не совсем это понимаю, — вру я.

— Проблема, Роуз, — говорит мама, а ее напускное спокойствие лишь показывает, как ее беспокоит этот разговор, — в том, что ты действовала за моей спиной после того, как я специально тебя попросила так не делать, и втянула в это Питера, когда взяла его кредитную карту.

— Ты можешь сказать Роуз, как себя чувствуешь из-за этого?

— Преданной. Преданной в момент особой уязвимости.

Мне хочется закатить глаза, но я знаю, что из–за этого мама может опять почувствовать себя преданной в момент особой уязвимости. Не то, чтобы меня не беспокоило ее чувство преданности, я просто думаю, что у нее смешные причины для этого.

Может, это и значит, что меня оно не беспокоит. Я точно не знаю.

— А еще это меня пугает,— продолжает она. — Многие люди зарабатывают на тех, кто скорбит. А у Роуз теперь какие–то взаимодействия с людьми, о которых она раньше никогда не слышала, а они заявляют, что знали ее отца. Это опасно во многих смыслах, включая эмоциональный.